Сплошные позитивные эмоции, всё нравится, — Ройтбурд о бытии директором музея
Александр Ройтбурд — один из главных художников современной Украины — 5 месяцев назад возглавил Одесский художественный музей. Борьба за должность стояла нешуточная, и забытый музей стал главным информационным поводом города. С тех событий прошло почти полгода и настало время выяснить: чем живут галереи на Софиевской и их новая достопримечательность — эксцентричный и загадочный директор.
Александр, вы уже 5-й месяц на этой должности. Как впечатления?
Сплошные позитивные эмоции, все нравится (смеется). Каждый день есть много поводов удивляться. Например, все это время я работал над получением бумажки, чтобы получить бумажку, которая нам позволит получить документ, разрешающий нам поменять крышу. Как видите, перемены на лицо.
Ничего себе, бюрократия…
Да, поэтому мы, не спрашивая ни у кого, с помощью друзей перекрасили выставочный зал из салатного цвета в графитовый. Сейчас мы думаем, как заменить старые советские светильники на новые музейные лампы. Учитывая нашу бюрократию, думаю, через пару лет мы сможем решить этот вопрос.
Лишь бы интерес одесситов к музею к этому времени не остыл.
Кстати, на данный момент посещаемость выросла в два раза. Но точно сказать сложно, потому что раньше тут действовала странная система билетов: в отдельный зал — отдельный билет, они все были по 5 грн, отпечатанные еще в СССР, и чтобы набрать на 100 грн — выдавалось 20 билетов. При этом сколько реально людей прошли по этим билетам — непонятно. Рисуй любую цифру. В настоящее время, по нашим подсчетам, доходы от продажи билетов выросли в три раза в зависимости от месяца.
Но до километровых очередей в галереи пока далеко.
На миллионной вроде бы Одессе сильно отразилась культурная деградация населения. Сегодня у нас была учительница младших классов, которая призналась, что рада привести сюда детей, а вот в Оперный многие родители отказываются пускать школьников, так как у Чайковского была нетрадиционная сексуальная ориентация. И вот такой дикости я себе представить не мог — какое-то Средневековье. К сожалению, общее информационное поле этому способствует. Наш музей, как может, сопротивляется этому, но таких километровых очередей можно ждать только на какое-то дерьмо типа Никаса Сафронова.
А чем-то более качественным можно заинтересовать?
Это задача уже не музея, а масс-медиа. А мы, в свою очередь, должны быть интересным и живым. Это мы и пытаемся делать. Но есть небольшое препятствие: музей был основан 120 лет назад, когда в нем было всего несколько сотен картин. С тех пор фонды составляют более 10 тыс. единиц, а территория не увеличилась ни на один квадратный метр. 120 лет назад все искусство заканчивалось 1898 годом, а с тех пор сколько было создано произведений искусства? В разы больше. При основании не было ни Серова с Врубелем, ни Серебряковой, ни южнорусской школы и десятка других художников. Как нам их всех выставить, чтобы оно не било по голове, как в комиссионном магазине, да еще и открыть площадки для интерактивного общения? Если музей был бы в 3 раза больше, он был бы в 30 раз интереснее. А системного пополнения коллекции не было уже 30 лет. Для новых картин тоже нужно место.
Сейчас мы барахтаемся в зажатом пространстве, где нельзя даже повернуться.
Но, к примеру, в Гааге есть муниципальный музей. Он раз в 5 меньше одесского, там картины висят одна над другой, но туда всегда стоит очередь.
Камерные музеи — это замечательно, но многое зависит от раскрученности художника. Там есть работы Вермеера, который сегодня находится среди главных голландских художников. Но главная работа музея — "Северная Джоконда" именно поэтому и привлекает столько зрителей, потому что его работы до этого были выставлены в крупных музеях. Если мы создадим великий музей, то это может отразиться и на работах, которые здесь висят. И картина Егорова, изображающая отмель, сможет стать интернациональным узнаваемым брендом. А сделать так с работой, у которой вокруг в 10 сантиметрах висят другие картины, — сложно. Даже с Серебряковой сложно так сделать, которая висит в центре зала, но перед ней стоит рояль — просто потому, что рояль больше негде поставить. Сегодня мы работаем в приспособленных помещениях…
Парижский Лувр имел похожие проблемы и просто создал новый музей — Центр Жоржа Помпиду, в который передал картины нового времени.
Я считаю, что нам нужен орган, координирующий работу одесских музеев. В Берлине для этого создана объединенная дирекция, которая учреждает новые площадки. У нас необходимость в этом есть. У нас денег на это нет.
Хотя их можно найти, была бы политическая воля. Но и она утонет в бюрократии.
Скорее, в ответах на бесконечные запросы депутатов?
Я уже ответил на все вопросы, которые они хотели знать: какая окружность Земли, какой диаметр планеты. Они с этой бумажкой пошли в прокуратуру, там им отказали, но депутаты не сдались и пошли в суд. Я даже на допрос ходил — это все комедия, я даже не воспринимаю это всерьез. Ведь у музея много друзей. Даже инфантилы, которые кричали, что мы тут все украдем, купили нам термометр за большие деньги.
А обеспечивать себя самостоятельно реально?
Моя зарплата сейчас составляет 170 долларов США — 2565 грн, точно я не знаю, потому что это смешно. И еще надбавка за интенсивность в размере 50% моего оклада. Огромные деньги. Такую же зарплату получает научный сотрудник, любая смотрительница зала, дворник, уборщица. Но в этом году мы заработаем больше, чем нам дало государство, и с этой разницы мы даже будем платить налоги. Но полностью содержать себя — нет. В этом году мы подали заявку, чтобы открыть во внутреннем дворике кафе, и получили отказ, поскольку это "скрытая форма аренды". Мы даже магнитики продаем полулегально. Мы не можем открыть сувенирную лавку, потому что нет никаких инструкций, которые устанавливают порядок.
Какой-то замкнутый круг.
И это с учетом полной поддержки местного капитала, общественности, ОГА и столицы. То, что мы со скрипом сделали за 4 месяца, можно было сделать за две недели. Но так не бывает. А ведь музей мог бы быть центром джентрификации (реконструкция пришедших в упадок городских кварталов — прим. ред.) всего района. Разверни мы деятельность в том формате, в котором мы себя видим, здесь был бы центр города и квадратный метр на Софиевской стоил бы как в Аркадии.
Вопрос не одного года. Вы готовы?
Я хотел совершить чудо за 100 дней и убежать, а теперь придется тратить годы. Наш музей нуждается не в том, чтобы с нуля что-то сделать, а в переформатировании и улучшении того, что есть. Но за несколько месяцев Одесский художественный музей превратился из места, куда ходят только студенты худучилища и пенсионеры, — в место, куда начала ходить Одесса. И это уже кое-что!
Авторы: Денис Соколов и Мария Грушевая